В День Победы «Бумага» публикует отрывки из писем, которые 70 лет назад солдаты посылали с фронтов своим близким. Во время войны письма с фронта были единственным, что связывало военных с семьями. Из-за нехватки бумаги письма писали на старых конвертах и вырванных страницах. Письма проходили цензуру, их теряли, они рвались, но все-таки доходили до дома. Там их зачитывали до дыр, запоминая фразы наизусть. Кто-то писал о боях, кто-то - о надеждах на скорую встречу, кто-то - о том, сколько хлеба получили вчера. Солдаты передавали приветы и уверяли родных - победа будет скоро.

Письма Алексея Николина и Михаила (фамилия неизвестна)

Из архива Александры Судьиной

Здравствуй дорогая мама! Пишу тебе от Марьи Владимировой я пришел к ней за письмами мы ехали на станцию в баню на подводе я пробыл в сан-пропускнике и направился в колхоз дошел очень быстро бежал за письмами пришел а они меня не ожидали получил целую пачку писем и открыток от тебя, от дяди Алика. Спасибо за поздравления. Праздник я провел неважно даже скучно говорить. Живу хорошо у прекрасных хозяев замечательное отношение. Работаю в бригаде живу и питаюсь там 3 раза в день - лапша и картошка бывает мясо, и печем сахарную свеклу. <…> В колхозе ничего не дают. <…> Мама я боюсь что нам не придется скоро увидеться. Мне надо скоро вступать в ряды РККА. Зима теплая вещей не надо <…>

Пунктуация авторская

23 февраля 1945 года. Действующая армия. Здравствуй, дорогая Нелля! Шлю тебе свой горячий сердечный привет из Германии, той страны, которая варварски напала на нашу дорогую Родину. Теперь моя мечта осуществилась на практике. Фашистских гадов бьем на их же собственной территории, по которой уже прошли очень далеко. Берлин перед нами! Пустынна и угрюма фашистская Германия. Все мирное население уходит с отступающими войсками и очень мало остаются. Бросают все, драпая планомерно «на запад». Трофеев очень много, так что живем очень хорошо. Обеспечены всем. Короче говоря, жизнь построена по принципу коммунизма. Дорогая Нелля! Всего, конечно, описать невозможно, да и нет для этого времени. Одно тебе скажу, что рассказать после войны будет о чем. <…> Уважаемая Нелля! Если бы ты знала, как крепко я скучаю о своем родном Ленинграде, семье … и о всех вас. Очень жаль, что так мало пришлось побыть в родном городе, среди своей родной семьи и друзей по школьной скамье. <…> Победа близка! Поздравляю тебя с днем Красной Армии и желаю всего наилучшего в твоей дальнейшей жизни и работе. Будь здорова и жизнерадостна! До скорой встречи в Ленинграде! С гвардейским приветом твой друг Миша. Крепко-крепко жму твою руку. Мой адрес - полевая почта № 26156/П, Иванову М.В.

На фото - Михаил

Письма Михаила Митюкова родным

Из семейного архива правнучки Михаила Митюкова, Ксении Митюковой

Свердловская область, Туринский район, село Ленск. Митюковой Анне Никифоровне 24.10.43 Здравствуйте, дорогие мои малютки! Шлю вам свой горячий привет и желаю всего лучшего. Для мамы Анюты нужны какие-то особые ласковые слова. Ну, пожалуйста: Аня, Анюта, Нюрочка, Нюрик-Рюрик, Аскольд и Дир, целую тебя до дыр. И то не хорошо - будешь как решето. <…> Заморозки октябрьские, и днем топить невозможно. Нужно быть осторожным. Немец в лесу, а мы перед ним как на блюдечке. Сейчас позавтракали холодной каши, принесли издалека ее тыловики наши. Была в ней горячая сила, да жаль, что дорогой остыла. Еще на новом месте очутились, оставив то место, где бились. А что дальше, я не знаю, не ведаю, возможно, к вечеру пообедаю. Если буду живой - над головой снарядов рой. Воют они и бухают, осколки все вокруг чухают. А тут еще на память нажимай да теплые слова на морозе соображай. <…> До чего дорвешься, тому и рад, когда над башкой постоянно снаряд. Ну и пули стали пореже, в такой житухе хоть это свеже. <…> Пишу на сумке полевой, она всегда со мной. Это и склад, и стол, и подушка - милая моя полевая подружка! Жаль, что утеряна плащ-палатка - это и шуба, и одеяло, и хатка. А без нее не жизнь, а мандраж, как чуть - залезай в блиндаж. Вот прошелся до друга, а в воздухе летит и воет, а как сядет - так землю роет. Друзья-соседи роют блиндаж, солнце выходит, проходит мандраж. Белая трава оттаяла, стала жухлой… Вот напились с товарищем чайку, сразу отогрели душу - отсюда и мысли наружу. Ганс почему-то зарычал автоматом - и что ему надо. На этом объявляю перекур. Подождите - только не сердиться чур! <…>

20.03.44 Сталинград, Митюковой А.Н. Здравствуйте, дорогие малышки! Шлю приветы и желаю вам счастья и успехов. Сообщаю, что пока жив-здоров, хотя за последние дни было много предпосылок к тому, чтобы не быть мне живу здорову. <…> С половину февраля мы на хвосте у немца гнались за ним, не зная сна, не зная тишины. Между прочим, дорогой было плохо с питанием из-за того, что тылы отставали от нас, но выручала древнерусская картошка, которой на освобожденных землях было вдоволь. Даже было дело, ели пчелиный мед целыми котелками, а подчас приходилось и ничего не есть. С начала марта и до дня парижской коммуны находились в беспрерывных боях, крупных и ожесточенных. Нужно только удивляться, как живы остались и я, и Толстых, и другие близкие. Даже, мало этого, Толстых, я и Бурнаев представлены к правительственной награде, коли уверяют свыше, на что мы горячо надеемся, так как подбили немецкий танк и отразили две контратаки немцев в разгар боя своей порхалочкой. В ход пошли не только осколочные, но и бронебойные и даже подкалиберные снаряды специального назначения. Три танка шли на нас. Один подбит нами, а два других раком назад упятились, ибо, повернись они боком к нам, их постигла бы та же участь, что и первого. <…> Как был подбит нами танк, а это было 10.03, ганс обложил наше расположение из тяжелых орудий. Один снаряд попал в ту же воронку, что выбита была снарядом из вражьего танка. Завалило землей меня в ямке глубиной в 20 см, а Толстых с бойцами у пушки. Все же целы остались. Потом перед нашим орудием рухнул тяжелый снаряд, от него осколком убило попаданием в голову моего товарища из соседней батареи. Товарища офицера Голобокова и в такой же ямке, как меня. Один снаряд упал под ствол нашего орудия, но, к счастью, не разорвался. <…> Мерзли крепко, отсыревали еще крепче, а теперь, когда побрились и умылись, не верим в свои рожи. Стали как пижончики или херувимчики сдобные. А что были хуже, вернее - чернее негров - это факт. Шкура на морде лупилась и лезла. А от воды под носом да на морозе нос был как репанка на выкисшем печеном хлебе, эту репанку, ты знаешь, я бесконечно люблю. <…> Между прочим, еще, когда стали выезжать с того места, где воевали, ночной бомбардир уляпал две бомбы в нас, когда мы колесом передним застрявши были в воронке. Спасибо, бомба была замедленного действия и разорвалась глубоко под землей, а то бы наделали вермишели. Словом - кордебалет. Ваша любовь, как видите, охраняла меня до этого. Продолжайте в том же духе, не забывайте нас ни на секунду. Ведь вопросы жизни и смерти часто зависят от секунды. С приветом, Михаил.

Письма к Анастасии Пушкарской от Пушкарского Ф.Н.

Из коллекции Юрия Комболина

4 января 1944 года 7 часов утра Дорогая и Милая Тусик! <…> Очень и очень мне тяжело, что в этот день я не с тобою и не могу делить с тобою все твои переживания. Мысленно я около тебя, отлично помню тебя и не забываю! Береги свое здоровье, не падай духом, будь осторожна во время прохождения по городу вражеского артобстрела. Недалек тот час, когда Красная Армия отгонит проклятых немцев от Ленинграда и заставит замолчать их оружия навсегда. И тогда все жители Ленинграда свободно и радостно заживут под Сталинским Солнцем. А пока до свидания. Будь здорова. Всего доброго. Целую много-много раз.

2 июня 1944 года Пятница, 22 часа Добрый вечер, дорогой Тусик! <…> Скоро нам встретиться. О моем здоровье не беспокойся, пока чувствую себя ничего, лучше береги свое здоровье, не падай духом, не тоскуй, может быть, скоро встретимся - ведь победа над проклятыми немецкими оккупантами уже не за горами. Наша Красная Армия совместно с нашими союзниками нанесет совместный сокрушительный удар и освободит всех от общего ига. Привет и поцелуй Леле. Погода стоит холодная, идет снег, лета совершенно не чувствуем. Будь здорова, береги себя.

Письма к Федоровой Анастасии Михайловне

В коллекции Юрия Комболина - переписка жительницы блокадного Ленинграда Анастасии Федоровой с сыном Володей. Судя по письмам, Володю ранило, он лежал в госпитале, а после окончания войны его направили в санаторий. На этом переписка обрывается: вероятно, Володя либо погиб, либо вернулся домой. Помимо сына, Федоровой также писала девушка, встретившая его во время войны.

Здравствуй, мать Володи! Во первых строках маленького письма сообщаю, что решила написать несколько слов о Володе. Он сейчас находится на Тихвинском фронте, самочувствие хорошее, пишет, что не пиши по старому адресу, потому что он каждый день меняет место, так что точного адреса нет, и я покуда писем не буду писать. Мамаша, напиши же, пожалуйста, где он сейчас находится, может, он уже прислал вам точный адрес, прошу вас, когда будете писать письмо ему, передайте привет от меня и пусть он напишет, где находится и полевая почта. <…>

Здравствуй, дорогая мама! Поздравляю тебя с праздником победы. Трудно себе представить, что я жив и буду жить, а выходит, что так. Сегодня, когда я узнал о победе, не было предела радости - всю ночь мы не спали: пели и плясали, мечтали о будущем и вспоминали друзей, погибших месяц назад. Сегодня у нас был победный парад и вот, придя с него, я пишу тебе это, полное счастья и радости, письмо. Настал и на нашей улице праздник! Теперь можно писать без оговорки «если буду жив», без сомнения, что жив буду, и недалеко до дня нашей встречи, хоть и не совсем, но об отпуске подумать время пришло. Сейчас время подходит к обеду, и поэтому спешу закончить письмо ибо перед обедом будет банкет и уж придется в этот день превысить норму и пить за все пережитое, за голод, за блокаду, за холод и ранения, за погибших друзей и, уж конечно, за встречу живых. Напиши папе и тете Шуре обо мне, а Жене я напишу завтра, Лиле боюсь писать, как бы чего ей не наобещал и не выполнил бы. Все может быть. А пока привет всем и особенно Павлику, Лиле, Тоне, пишите Васе и всем знакомым. Чуть не забыл написать о себе. Живу хорошо, самочувствие отличное. Получил повышение в должности и теперь большой начальник и имею свое хозяйство. С июня буду получать больше зарплату. Писем еще ни от кого не привозили, видимо, их вернули в почтамт и сейчас вновь везут к нам. Вот пока и все о себе. Посылаю тебе майские победные цветы. Крепко целую, Твой сын Вова. 9.05.45

Уже давно остались в истории. Все меньше и меньше сегодня людей, которые помнят эти страшные годы. Но эхо войны не утихает. На полях сражений все так же встречаются неразорванные снаряды, а в семейных архивах хранятся военные письма-треугольники и открытки, как память о героизме наших отцов и дедов.

Фронтовая почта

Еще в правительство СССР уделяло особое значение связи фронтовиков с их родными. Но единственным способом осуществить это в начале 40-х годов была почта. Считалось, что письмо из дома в разы повышает боевую силу солдата. Поэтому было организовано почтовое сообщение. Машины для перевозки корреспонденции запрещалось использовать в других целях. имели такой же приоритет, как и вагоны с боеприпасами. Поэтому их разрешалось цеплять к любым составам, чтобы военные письма-треугольники с фронта попадали к адресатам.

Вся корреспонденция на фронт и в тыл была бесплатной. Исключение составляли только посылки. Но не всегда письма приходили вовремя. Были случаи, что треугольники приходили и через десять, и через двадцать лет после окончания войны.

Разновидность корреспонденции

В связи с большой потребностью в письмах, народное хозяйство начало широко выпускать конверты, открытки и заготовки для писем. Они имели красочное художественное оформление патриотического характера. На открытках, к примеру, печатались карикатуры на немцев и подписывались они красивыми лозунгами: «Стреляю так, что ни пуля - то в немца», «Смерть немецким оккупантам».

Но до фронта эти заготовки практически не доходили. Да и простой бумаги на письма не всегда хватало. Поэтому широкое распространение получили военные письма-треугольники. Как складывать их знал даже ребенок, поскольку конвертов тогда практически не было.

Попадали к солдатам газеты и листовки, которые поднимали боевой дух и повествовали о новостях, случившихся в тылу и на других фронтах. Но всегда была скудной и не регулярной, поскольку военное время требовало осторожности. Да и с сообщением не всегда все было отлично, поскольку почтовые машины часто попадали в засады и бывали разграблены.

Письма треугольной формы

Сегодня может быть непонятно, зачем отправлялись военные письма-треугольники. Эта форма кажется бессмысленной и не практичной. Как показала практика военных лет, это совершенно не так. Незамысловатая форма разрешала отказаться от конвертов и слать бесплатные письма в любые города Родины.

Каждый солдат слал домой военное его знал даже новичок в военном деле. Для этого прямоугольный лист бумаги по диагонали складывался справа налево, а потом пополам - слева направо. Поскольку листы были прямоугольными, внизу всегда оставалась узкая полоска. Она служила своеобразным клапаном, который заправлялся внутрь треугольника с предварительно загнутыми углами.

Письма не заклеивались и не требовали марок. На лицевой стороне писали адреса, а тыльную оставляли чистой. Все остальное пространство листа исписывали мелким почерком, чтобы как можно больше информации о себе сообщить близким, ведь письма ходили нечасто.

«Проверенно цензурой»

Поскольку время было военное, то письма могли попадать в руки к врагу. Чтобы вместе с ними не раскрывать тайны, цензура проверяла военные письма-треугольники. Тут как раз и становится понятно, почему они не заклеивались, а просто заворачивались особым способом. Так цензуре было легче их читать, чтобы не повредить бумагу, а вместе с ней и ценную для родных информацию.

Бывали случаи, когда бойцы случайно могли описать место своего положения, количество войск или планы дальнейших маневров. Такая информация тщательно зарисовывалась черной краской, чтобы никто не мог ее прочитать.

Чтобы обойти цензуру и намекнуть близким о своем состоянии или месте пребывания, солдаты вкладывали в письма небольшие подсказки. Известны случаи, когда родным приходили треугольники с веточками полыни, которые намекали на горькую жизнь в полевых условиях. В качестве намеков также использовались и вырезки из газет-листовок.

На одобренных к отправке письмах ставился штамп «Проверено цензурой», который разрешал дальнейшую отправку его к адресату.

Особый смысл письма-треугольника

В военные годы с адресом доставки практически всегда были проблемы. Во-первых, люди в тылу часто переезжали, спасаясь от боевых действий. Во-вторых, также не стояли на месте. В-третьих, адресаты часто умирали или пропадали без вести. В таких случаях своеобразным сигналом радостных или печальных вестей становились военные письма-треугольники. История знает немало случаев, когда они приходили с задержкой значительно позже официальных «похоронок». Это давало надежду родным на то, что солдат жив-здоров и скоро вернется домой.

В случае, когда адресат погибал на войне, адрес доставки перечеркивался, и письмо возвращалось обратно. Это приравнивалось к похоронке, которая могла так и не прийти. Именно по этой причине никогда не возвращали письма, адресат которых переезжал на неизвестный адрес или попадал и госпиталь, а в какой именно почта не знала.

Сегодня в музеях хранятся разные неполученные военные письма-треугольники. Фото их служат источником изучения истории Великой Отечественной войны, поскольку сами листы бумаги уже обветшали и могут разрушиться от частого прикосновения.

Тематика писем

Поскольку на фронте была строгая цензура, военные письма-треугольники имели особую стилистику. Бойцы редко рассказывали о себе печальные подробности. Они храбрились и выражали огромный оптимизм по поводу скорого завершения войны.

В ответ они просили рассказать о родных, новости которые происходили дома. Часто солдаты выражали беспокойство по поводу здоровья родственников. Тон практически всех писем торжественный. А сами сообщения переполнены искренностью, которая прочитывается в каждом слове.

Сегодня мы знаем, если бы бойцы не знали о том, как сделать военное письмо-треугольник, мы бы не узнали, какой на самом деле была война. Ведь ни для кого не секрет, что официальные данные не всегда совпадали с реальными событиями.

18. 07. 1944 г.
ПП 82634

Мама! Мой чуткий друг!*

Получила твое письмо: оно сказало мне, насколько мы стали ближе на расстоянии тысяч километров и разлуки около трех лет.

Тебе две лаконичных фразы рассказали все. Это потому лишь, что ты моя мама и мой большой друг, милая моя, родная! После этого я выслала тебе подробное письмо. Теперь мне еще хочется вернуться письменно к тому, что еще жжет меня огнем и первой в моей жизни человеческой обидой*. Ты пишешь, что можно верить человеку лишь в том случае, если он не стыдится своего чувства, а гордится им. Я тоже, так думала, но чувствовала это лишь смутно. Так понимаешь ли, этот человек долго, очень долго, со второго месяца моего пребывания в дивизии, с первого дня нашего знакомства, вначале ухаживал за мной, затем долго держался по-хорошему, чисто, преданно, дружески со мной. Мне было дорого казавшееся, или может быть действительно «невоенное» бескорыстно-товарищеское отношение. Потом, когда по возвращении из госпиталя мы стали ближе друг к другу, он не скрывал и именно гордился нашими отношениями, почти афишировал их, просил быть хозяйкой в его доме, представлял друзьям шутливо и всерьез: «Моя госпожа. Учтите, не Лидочка, не кто-нибудь, - Лена!» Речь шла о его прежних мимолетных связях, я о них знала, журила за прошлое, но не могла ни в чем упрекнуть в настоящем. Мама он много раз просил меня, чтобы я чувствовала себя как «дома» в его «доме», радовался когда я оставляла, у него свои вещички, переносил работу на дом; звал на все вечера, очень почтительно внимательно ухаживал. Мама, я не знаю, и теперь я во всем сомневаюсь, было ли то мое ослепление и самообман, или затем резкая перемена моих или его чувств? Наверное последнее. Я уже полностью доверилась человеку, готовая связать с ним всю жизнь, опасаясь, что я еще девчонка - по характеру для него, стараясь все сделать так, как хотелось бы ему. Жизнь была полна радостей. Потом радости потускнели. В мае месяце каждая встреча стала пыткой, испытанием терпения, разочарованием, очень горьким. Я приходила, торопясь, с цветами или новыми погонами, с каким-нибудь маленьким знаком внимания и встречала спокойный, спокойный «благосклонный» прием. Когда я, отпросившись на сутки здесь, у него, сидя, едва ли не на крае стула, вдруг лепетала, что, к сожалению, лишь на 5 минут, может быть вырвусь еще вечерком или завтра. Говорила так для проверки, мечтая услышать: «Останься!» Услышать, что ему едва ли дождаться вечера. И слышала в ответ спокойное, будто мы друг другу смерть, как надоели: «Ну что ж, Ленушка, приходи вечерком». - «Не знаю, вряд ли...». И равнодушное, из-за газеты: «Тогда послезавтра, девочка. Завтра у меня пропасть работы!»

Мама, смешно это или по-детски, не знаю, я уходила от него, кусая губы, сдерживая слезы. И не приходила 2-3 дня. И он не приходил, а прислал на 3-й день ординарца. Встречи затем были скучными. Я отмалчивалась, сидела грустная. Он не замечал этого. Спрашивала себя, зачем мы бываем вместе, что нас связывает? Вечера на людях раньше всегда сближали. За мной ухаживали большие чины, его начальство. Это было ему приятно и слегка беспокоило. Гордился моим поведением в отношении всех ухаживающих. Его поздравляли с прочной связью. Командир полка ждал от нас рапорта. Писала ли я тебе, что он женат, что ему 32 года. Я-то уже чувствовала, что мы скоро расстанемся, чувствовала, еще ничего не говоря ему, не упрекая. Было очень тяжело так жить. Но гораздо тяжелее, невыносимо, стало позже, когда я почувствовала нездоровье. Вот тогда-то я и убедилась, что этот человек мне чужой, совершенно чужой, понимаешь? Ни заботы, ни тревоги за меня. Я стала нервничать, плакала, почти растерялась. Он мне советовал раньше срока ехать домой, уверял, что всегда будет помогать, что рад, что хочет сына. Разве ребенку нужна материальная помощь? Ему нужен отец. Тогда мне было сказано: «Не ты первая, не ты последняя». Это было слишком. Как у всех?! Так просто! Так гадко! Ссоры и ссоры… Мама, я очень соскучилась по тебе, папе, Галочке. Но я ни за что не хотела возвращаться с фронта с таким «сюрпризом» военного времени. Я мучительно думала, как ты меня встретишь. Спасибо, моя хорошая, за ответ на незаданный вопрос. Спасибо, если можно благодарить за это. Нас испытания и годы сблизили, мамочка. Это испытание было гораздо тяжелее для меня, чем ранение в октябре 43 г. Оно могло искалечить всю мою жизнь, а я уже не дорожила жизнью и здоровьем. Заняла денег, взяла с собой вещи поценнее, достала справки, командировочную, и отправилась в путешествие по городам и селам в поисках доброго дяди или тети-врача. Это было хождение по мукам. В течение двух недель я была в трех городах, многих селах, уехала за 95 км. Все румынские врачи поразбежались, молдаван - врачей сроду не было, а военные отказывали. Оглохнув от хины (надеясь на тысячу домашних средств, что применяли девчата в медсанбатах), я искала и искала, тратила деньги… Тяжелое физическое состояние сочеталось с ужасным моральным состоянием, почти отчаянием.. Все-таки я решилась на все, решилась не возвращаться, не добившись толку, хотя бы мне пришлось ехать в Харьков, где подругой был дан мне адрес. Потом все же нашла гражданского врача. Вещи и деньги для гражданских значат больше, чем для военных. Кажется, он просто пожалел меня. До сих пор считаю, что не расплатилась с ним, хотя отдала все, что имела. «Комиссия» дала разрешение и госпиталь мне помог. Тогда вернулась в свою часть, счастливая и свободная от хлопот и любви. Не совсем еще свободная. Накупила на остаток денег ягод на варенье медсестричкам, табаку и туалетного мыла (все равно в долгу). Готова была все забыть. Но вот приезжаю и узнаю, что он ни разу (!), ни разу за две недели не зашел медсанчасть узнать обо мне. Тем лучше. Кончать - так сразу! Узнав о приезде, зашел, соблаговолил посетить. Холодная встреча. Чужой... Чужой... Боже мой! Как я счастлива, что нас больше ничто не связывает! Я поспешила отдать ему долг, заняв по 100-20 р. у всех, кто имел и помог. Я не хотела его помощи. Он не хотел взять деньги, возмущался. Я переслала почтой - Пусть не считает, что расплатился этими бумажками, за все, что я перенесла. Верно? Теперь бы мы могли еще встречаться. Он приглашал нас всех и меня отдельно - к себе. Но нет, - не могу. Не в силах просто.

Все здесь все знают. Я боялась осуждения. А встретилась с поддержкой и помощью в трудный момент. Ко мне как будто бы не переменили отношения. А оно мне очень дорого. Есть у меня еще друзья. Они не оставляют в трудное время.

Сейчас многие командиры уехали учиться. Я скоро стану ветераном дивизии.

Работаю, учусь на наводчика, довольна, удовлетворена работой на батарее более чем в медсанчасти полка. Живу очень дружно со всеми ребятами на батарее. Начальство не вижу, следовательно, не слышу о «нем», и стала спокойна. Здоровье отличное. Выгляжу как на карточке. Получила - ли?

Пишу тебе не реже раза в неделю, не тревожься обо мне, мамочка.

Я уже писала, что получила из М. отказы на заявления о папе. Теперь жду ответа с места заключения папы из Красноярска. И уже не надеюсь...

Что значат в конце концов - эти справки?

Они имеют значение лишь для тебя, родных и знакомых. Но не для наших дел. Что еще можно предпринять?

В Москву приехать не смогу никак. Вот каковы дела. Как странно слышать: Галя поедет сопровождать раненого. Так она самостоятельна? В моих глазах она остается все еще девочкой-подростком. Худенькая, с живыми глазами и перепачканным в саже носом. И вдруг - в шинели? Едет в Москву?! Я ей пишу отдельно. Лизе тоже. Папе часто пишу. Кроме вас переписываюсь с Борисом. Получаю его длинные сердечные письма через день, два, три и с извинением, если через четыре. Он спрашивает твой адрес, мама. Передает привет. Интересуется всеми событиями в нашей семье. Напиши ему, он будет очень рад, он заслужил это: Полев. почта 16058 «Т» Борису Каневскому. Знаешь ли, я недавно решилась написать ему так же обо всем. Ведь он интересуется моей жизнью. Он честен со мной и было бы нехорошо что-то скрыть от него. Не знаю, что он ответит. Правильно ли я сделала? Жду, как никогда еще, ответа от мамы-друга.

Твоя Лялюшка любит тебя!

Выписка из письма М.Сахарова, действующая армия, по письму Сувалки, от 7-го декабря 1914 года к Елене Тимофеевне Волковой, в Москву, Добрая слободка, д. 14, кв. 13.

"Завтра возвращаемся в немецкую землю. Стоим мы там вёрст за 15 от г. Ангербурга. Целый месяц войска роются в вязкой грязи, пробивая траншеи по направлению к укрепившемуся врагу. Измучились солдаты ужасно. Чуть прислоняться во время работы к стенке окопа, так полусидя и засыпают.
<...> Нужно сознаться, что война начинает утомлять всех. Порыв воодушевления не может длиться бесконечно. Наступают военные будни, связанные с трудами, лишениями, смягчаемыми только мыслью о конечном успехе.

Выписка из письма В.Маштакова, из действующей армии, 30 ноября 1914 года, к священнику Петру Васильевичу Наумову, на ст. Свечу Северной ж. д., село Юма. (26-й пехотный Могилёвский полк).

"Армия наша страшно нуждается материально: сапоги у большинства рваные, белья не имеют, хлеб выдают редко, 2 раза в неделю, чаще же - один раз. Выданного хлеба бывает достаточно на два дня, не более, так что нередко приходится быть голодными. Хорошо ещё, если удаётся заменить хлеб картофелем, а то и его не достанешь никак.
<...> Не знаем, когда же, наконец, остановим мы движение этой немецкой лавины, когда мы изгоним немцев из пределов России. Теряется вера в мощь России, болит, болит. Сильные бои идут по всему фронту ежедневно. Многие легли на поле брани, многие ещё лягут.
Да и кто вернётся невредимым? Мы были уже недалеко от границы, а теперь опять под Петраковым немцы. Все поля, где происходили битвы, усеяны убитыми и умершими от ран нашими воинами и немцами. И сколько ещё падёт! Война... Какой это ужас! Смерть и разрушение кругом."

Выписка из письма с подписью "твой Сашик", из действующей армии, 19 ноября 1914 года, к Татьяне Дмитриевне Чаплыгиной, в Тифлис, Белинская,7. (5-я батарея Кавказской Гренадёрской Великого Князя Михаила Николаевича артиллерийской бригады).

"Мы идём безостановочно с 8-го ноября и делаем переходы по 35-40 вёрст в день. Люди приходят на ночлег в 9-10 часов вечера. У многих сапоги разорвались, и они плетутся босыми. Зато, впрочем, наше начальство получит свыше благодарность за удивительно быстрое передвижение."

Выписка из письма Г.Шелля, без обозначения места отправления, а по штемпелю Ново-Минск Варшавской губ., от 6 Декабря 1914 года, к А.Г.Шелль в Одессу.

"В армии нашей страшная убыль офицеров. Поручики командуют ротами и даже батальонами, в ротах не больше одного офицера. Чаще всего прапорщик, а люди без офицера страшно теряются и представляют из себя стадо баранов."

Выписка из письма с подписью "Н.", Варшава, от 23 ноября 1914 года, к И.М.Балкашину, в Керенск Пензенской губ.

"Варшавские вокзалы завалены ранеными, валяющимися на соломе дня по четыре в ожидании отправки внутрь России."

Выписка из письма с подписью "твой Вася", Варшава, от 26 ноября 1914 года, к графине Е.В Мусиной-Пушкиной, в Петроград.

"Благодаря какой-то поездной закупорке в Варшаве внезапно оказалось огромное число раненых. Эти несчастные заняли все вокзалы; их совершенно некуда было девать, так как в Варшаве все места уже заняты. Я сам видел все ужасы, которые происходили на вокзалах.
Не было совершенно ни уголка на всём вокзале, где не валялся бы в грязи или на голом полу раненый. В некоторых залах невозможно было протиснуться, так как раненые стояли совершенно сплошно и даже не могли не только лечь, но и сесть куда-нибудь. Все они давно были не перевязаны и не кормлены."

Выписка из письма Д.Кузнецова, населённый пункт отправления не обозначен (штаб 9-й армии), от 12 декабря 1914 г., к Павлу Павловичу Кузнецову, в Москву, Б. Алексеевская ул., д. Сухова.

"Работаем в передовом отряде близ позиций. Все раненые с позиций настолько грязны, оборваны и голодны, что невольно содрогаешься от той массы страданий, которые они переносят."

Выписка из письма с подписью "Гриша", из действующей армии, 17 декабря 1914 года, к Николаю Дмитриевичу Нижникову, в Носовичи Могилевской губ., Гомельского уезда, Прибытковское земское училище. Адрес отправителя: действующая армия, 2-я рота 12-го Сибирского стрелкового Наследника Цесаревича полка.

"Кто не был здесь, тот не может представить себе все те ужасы, которые несёт с собою настоящая война. От грохота орудий и ружейной пальбы нельзя слышать друг друга. Снаряды летят непрерывно днём и ночью с визгом и воем, торжествуя свою победу над цивилизацией ХХ-го века.
Жизнь солдата на войне - это жизнь крота или ежа. Только ночью он может сравнительно безопасно вылезать из своей норы, сходить за водой, получить порцию. Спать приходится мало: за выстрелами и грохотом сон превращается в какую-то полудремоту, когда и спишь и слышишь всё.
Нервы напрягаются до последней возможности, как от положения, так и от лишений всякого рода. Раздеваться и разуваться не приходится по месяцу и более. Вши вырастают поразительной величины, и одни они приносят человеку массу постоянных мучений.
Про то, что приходиться не есть, не пить, не спать и т. д., и говорить нечего - это обычное явление. Кто был на войне, участвовал в ней, тот мог понять, какое это великое зло. Люди должны стремиться к тому, чтобы уничтожить её."

Выписка из письма с подписью: "Боря", действующая армия, от 27 ноября 1914 года, к Павлу Борисовичу Мансурову, в Москву, Воздвиженка, 8, Ваганьковский переулок.

"В течение трёх недель были непрерывные морозы. У солдат кроме их обычных шинелей ничего тёплого не было; масса выбывали из строя совершенно здоровые, но с отмороженными руками и ногами.
Конечно, предвидеть, что зимой бывают холода, было всегда можно; поэтому нельзя найти никакого оправдания интендантству, что оно своевременно не снабдило частей тёплыми вещами.
Сон, несмотря на самую большую усталость, при таких условиях на холоду почти невозможен, поэтому нельзя смотреть на нашу пехоту иначе, как на мучеников первых времён христианства.
Хуже всего то, что в окопах нельзя совсем двигаться, так как всякому высунувшемуся хоть на мгновенье грозит неприятельская пуля, а окопы у нас не глубокие, так как они рылись в мёрзлой земле под неприятельским огнём.

Выписка из письма Луки Кондратовича, из действующей армии, от 14 декабря 1914 года, к Наталье Лукинишне Кондратович, в Краснополье Харьковской губ.

"Надо отдать справедливость нашему врагу. Он дерётся с невероятным упорством, но и наши войска проявляют столько геройства, что верить трудно собственным глазам. Наших нельзя победить, а разве истребить."

Выписка из письма Фортескью, Варшава, 11 декабря 1914 года, к Е.Вилькоксу, в Петроград, Невский, 28. Перевод с английского.

"Бой за обладание Бзурой - отчаянная, бесконечная борьба. 4 дня колеблющегося сражения не прекратило дальнейшего давления большей части немецких сил на угол, образуемый Бзурой, Равой с Пилицей. Атаки и контратаки не прекращались ни днём, ни ночью.
Сверхлюдьми действительно представляются эти перволинейные солдаты, бросающиеся вперёд и назад при отбитии и атаке. Как на Изере, немцы, кажется, поставили на карту всё для перехода Бзуры. Подобно тому, как они направляли свой отчаянный удар на Калэ, так теперь они жертвуют дивизией за дивизией при натиске на Варшаву.
Под покровом ночи они перебрасывают понтонный мост через реку, но когда их войска появляются на крутых берегах желтоватого ручья, русский орудийный огонь сметает их до тла.
Лодки плавучих мостов втаскиваются на берег удалыми русскими. Вдоль очертания рек два ряда параллельных окопов (на одном берегу немецких, а на другом русских) тянутся беспрерывно к северу и югу. Из этих окопов солдаты поддерживают почти непрекращающийся огонь день и ночь.
К югу от Сохачева русские позволили немцам перейти ночью реку, пока 15 000 их не очутилось на восточном берегу. Тогда один из наших корпусов сомкнулся с трёх сторон с неприятелем.
Окружённая дивизия сражалась с отчаянием осуждённых на смерть, но когда бледный рассвет показался на востоке 8 000 военнопленных немцев шло уныло по Калишской дороге по направлению к Варшаве. Берег ручья имел вид скотобойни. Жалкие остатки пробились обратно на немецкую сторону реки.
Россия располагает прекраснейшим материалом для создания солдата, какой я только видел в любой части света. Ничто не может охладить их дух. Нужно провести один день на фронте в эту морозную погоду, чтобы оценить, что переносят люди в окопах. Прибавьте к резкому холоду и сырому ветру усталость от постоянной бдительности, не говоря уже об истощении в бою, и вашему восхищению не будет предела."

Выписка из письма без подписи. Из действующей армии, без обозначения числа, к Зинаиде Михайловне Туроверовой в Новочеркасск, Мариинская, 15. (Исходящий Варшава. Входящий № 6 739 20 декабря 1914 года. Петроград) (6-я сотня 2-го Донского казачьего Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полка).

"28-го ноября мы сидели в окопах и отражали атаки немцев, но ближе 400 шагов они не подходили, а поворачивались назад и уходили. 4 раза они подходили к нашим окопам (ясно можно было рассмотреть лицо), но не выдерживали нашего огня и поворачивали назад.
Мы с Сазоновым лежали в окопе рядом, стреляли по их офицерам и выбирали солдат, которые по-крупнее. Ну и наложили их тогда проклятых! Шли они молча, без выстрела, стеной. Подпускали мы их близко, на самый верный выстрел и открывали ужасный огонь. Передние валились как скошенные, а задние поворачивались и уходили.
Мороз драл по коже и волосы у нас на голове становились дыбом. Я думаю, что мы с Сазоновым и вахмистром отправили тогда на тот свет порядочно немцев. Уж больно близко они подходили. Лица у них бледные, когда шли на нас. Жутко было. Сохрани Бог быть там в другой раз!"

Выписка из письма с подписью: "твой Витя", действующая армия, от 10 декабря 1914 года, к полковнику И.И.Сокольскому в Гомель.

"В некоторых местах наши окопы подходят к немецким шагов на 150-200, так что буквально нельзя высунуть голову, ибо сейчас же начинают свистеть пули. Наши окопы находятся по одну сторону Бзуры, немецкие - по другую. Мы обороняем мост. Вчера немцы хотели переправиться на нашу строну, но, подпустив их до середины моста, мы открыли такой адский огонь, что немцы должны были сломя голову бежать.
На мосту были навалены буквально горы трупов. Сегодня они опять хотели или переправиться, или убрать трупы. Наша артиллерия своим метким огнём в момент очистила мост от красномордых колбасников.
Правее нас они, во что бы то ни стало, хотели переправиться. Бросились в брод по горло в воде, но наши пулемётчики и стрелки не дали им дойти и до середины. После боя, говорят, вода в реке порозовела.
Да так и должно быть, так как их тут положено было не менее 5-6 тысяч, и всё это осталось в реке. Что же будет весною и летом, когда всё это начнёт гнить, тем более что они, чтобы скрыть свои потери, очень часто бросают своих убитых в реки и колодцы, заражая воду."

Копия письма с подписью: "Николай", действующая армия, от 9 декабря 1914 года, к Нине Александровне Рейка, в Петроград.

"Должен тебе сообщить печальную новость. Погиб весь полк. Только и спаслись мы и кто в обозе. Это произошло 6-го декабря, 2-й батальон погиб почти весь в огне, а из остальных батальонов те, кто остались в живых, попали в плен.
Командир был при 7-й роте, т. е. во 2-м батальоне, и тоже, вероятно, погиб, потому что из 2-го батальона в живых, вероятно, никого не осталось, или, может быть, кто случайно и попал в плен. Остальные все в плену.
Вот уже второй день ищем, и никого из духовщинцев нигде найти нельзя. Даже нет никаких раненых, от которых можно было бы что-нибудь узнать. Все остались в огне и у немцев. Понимаешь ни души. Как в воду канул целый полк.

<...> Примечание Э. Подлинное письмо задержано.

Наверное, мало кто из школьников СССР не писал сочинение по картине Александра Лактионова "Письмо с фронта". Но если все-таки не писал, то видел эту работу каждый. Однако мало кто знает, что у такого яркого, солнечного полотна была очень непростая история. Об этом и пойдет речь.

Нестандартный взгляд Александра Лактионова

Но сначала несколько слов об авторе. Александр Иванович Лактионов, сын кузнеца и прачки, родился в 1910 году в городе Ростове-на-Дону. С раннего детства мальчик отличался феноменальной собранностью и трудолюбием. Отец заметил талант сына к рисованию, и в надежде, что Саша уйдет от трудной рабоче-крестьянской судьбы, стал всячески поощрять его.

Лактионов блестяще закончил ростовскую художественную школу и поступил в художественную академию в Ленинграде. Его взяли, только взглянув на работы. Поскольку он и здесь был одним из лучших студентов, Лактионов стал одним из любимых учеников Исаака Бродского. А он, как известно, был главным художником страны в то время, автором "лининианы" и знаменитейшей работы "Ленин в Смольном". Ученики (Владимир Серов, Юрий Непринцев, Алексей Грицай и др.) перенимали реалистичную манеру учителя. Но больше всех в этом плане отличился Лактионов. Он был настолько точен и аккуратен в деталях, что со временем его стали критиковать за формализм. Говорили, что в картинах Лактионова нет души, персонажи плоские, без характера. Да, есть игра света и тени. Но где психологизм? Где человеческая история?

Ходили даже слухи, будто бы врачи-окулисты, светила отечественной медицины, выяснили, что у Лактионова особое устройство глаза. Он видит мир не так, как мы, а стереоскопически - то есть очень четко определяет форму, размеры и особенности предмета. И такое видение дается лишь избранным. Отсюда феноменальная точность изображенных Лактионовым предметов.

Рождение сюжета

Перейдем к самой известной работе мастера - "Письму с фронта". В начале 1944 года, после эвакуации, Лактионов с семьей и перебрался в подмосковный городок Загорск. Вскоре он заключил договор на написание картины, отсылающей нас к сюжету жизни в тылу во время Великой Отечественной войны. Даже историю придумал - люди с фронта ждут письмо, получают, радуются, читают. Несколько раз он начинал писать этот сюжет, но все не складывалось. И мастер был недоволен.

И вот однажды, выйдя на улицу, он увидел солдата, который, ковыляя, опираясь на палку, шел по улице Загорска. По всему было видно, что местность ему не знакома и пришел он сюда по какому-то поручению. Солдат, завидев Лактионова, остановился, достал бумажку с адресом, и спросил, как найти такой-то дом.

Художник предложил его провести. Пока шли, завязался разговор - о жизни на фронте, о приближающейся Победе и о том, что солдат несёт семье своего друга хорошее письмо.

Лактионов довёл чужака до ворот и увидел, как тот вошёл в дом, как сбежались родные его друга, как доставали письмо, читали, боялись пропустить даже слово.

В голове художника наконец-то родилась та самая картина. Однако, теперь ее нужно было написать. Поскольку Александр Иванович был человеком основательным, на работу над полотном ушло два года. Писал он не по памяти, а нашел людей, которые выступили моделями. У солдата, доставившего письмо, появилось лицо художника Владимира Нифонтова, друга Лактионова. Он тоже прошел войну, был десантником, и когда надевал форму, имел такой бравый вид, что грех было его не нарисовать. Правда, перебинтованная рука и палка, на которую опирается герой "Письма с фронта" - это уже художественный вымысел.

Женщина, которая держит конверт - родная тетка Лактионова, Евдокия Никифоровна. Есть на картине и дети художника. Сын Серёжа - он стал мальчиком, который читает письмо (тогда ему было семь лет), и дочка Света - девочка, которая стоит, держась за дверь и внимательно слушает брата. Самый солнечный персонаж картины - девушка с красной повязкой - соседка Лактионовых. Она с удовольствием позировала и эта ее радость передается зрителю.

Впрочем, счастья в картине хоть отбавляй. Здесь много солнца, много тепла, и, глядя на эту работу, понимаешь, что даже в самые трудные времена иногда случаются незабываемые минуты.

Вопреки ожиданиям, судьбу картины трудно назвать легкой. В 1948 году работу Лактионова привезли в Третьяковскую галерею. Поскольку работ привозили много, а на выставку должны были попасть лучшие, картины проходили жесткий отбор. Учитывалось всё: от мастерства художника, до идеологической составляющей. Споры по поводу "Письма с фронта" были - уж очень неординарный Лактионов нашел подход к теме, но тем не менее, полотно пропустили.

Однако, за несколько часов до открытия залов, в Третьяковку пожаловала комиссия из представителей власти. Они должны были ещё раз оценить политический и идеологический компонент. Смотрели работу за работой, пропускали, а вот у "Письма с фронта" остановились. И полетели вопросы: "Что это за безобразие? Почему советская семья выглядит так неприглядно? Что там за облупленные стены? Что за щели в полу? Почему люди так плохо одеты? В Третьяковку ходят иностранцы! Что они подумают о жизни советских людей?"

Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Сотрудники музея под таким углом на "Письмо с фронта" не смотрели, поэтому ответить им было нечего. Но работа все-таки была мастерски выполненной, и руководители Третьяковки еле уговорили чиновников повесить полотно в самый дальний угол, так, чтобы особенно в глаза не бросалась.

И повесили. В крохотный зал, в самое невыгодное место - между дверью и окном. А вскоре заметили, что на островке у "Письма с фронта" стали собираться посетители выставки - иногда людей было так много, что невозможно пройти. Они смотрели на картину, рассматривали детали, иногда плакали. Война закончилась всего три года назад. У многих были свежи воспоминания, многие так и не дождались своего письма с фронта, поэтому грустили о личном и радовались за героев картины. Поскольку в работе возник такой активный интерес, экскурсоводам пришлось включиться - что-то рассказывать и о работе, и о Лактионове.

Народное голосование победило чиновничий запрет. Сам же художник, увидев, какое место отвели его выстраданному полотну, очень обиделся. Но будучи натурой сильной, и оценив интерес посетителей, решил бороться за судьбу картины. Попросил у музейных сотрудников книгу отзывов. А там - большая часть благодарностей в адрес "Письма с фронта". Тогда он решил отправить копии этих отзывов на самый верх, во все кабинеты, которые возможно, чтобы хоть где-нибудь отозвалось.